Маша Трауб

Писатель, журналист

У меня была лучшая подруга – Таня. Мы подружились на первом курсе института, на вступительных экзаменах, и за пять лет научились угадывать мысли и настроение друг друга. Танька – красивая, веселая, дерзкая, каждый день проживала, как последний. Этим качеством – успеть жить – она меня завораживала. Только она могла приехать ко мне в одиннадцать вечера и вытащить в кино или просто в парк – посмотреть на звездное небо. Только она могла рассмешить до колик в животе. Мы были очень разные и даже не понятно, что нас так крепко связывало.

После института я начала работать, вышла замуж и родила ребенка. Даже здесь я оставалась традиционной занудой. Если замуж – то один раз и на всю жизнь. Если первенец, то обязательно мальчик, сын. Танька надо мной хохотала.Она тоже пыталась работать – дольше двух месяцев на одном месте не удерживалась. Или хамила начальнице, или крутила роман с начальником, или срывала сделки, или не являлась на работу вообще.

Мужчины в жизни Таньки тоже не задерживались. Но ее невозможно было не любить. Она завораживала своей легкостью, весельем и адреналином, который выплескивался из нее и передавался воздушно-капельным путем тем, кто был с ней рядом. Как ОРЗ или ветрянка.

Я всегда боялась с ней ездить. Мы вместе ходили на курсы вождения, и я тайно ей завидовала. Пока я обклеивала машину восклицательными знаками и туфельками, Танька играла на дороге в «шашечки». Ее завораживала скорость. И, меня, если честно, тоже. Я всегда намертво пристегивалась, закрывала глаза и тормозила обеими ногами.

- Пол мне не проломи, - хохотала Танька, умудрявшаяся на дикой скорости есть яблоко, прикуривать сигарету, болтать, переключать радио и флиртовать на светофорах. Танька обожала водить машину, прекрасно знала Москву и парковалась так, что мужики одобрительно причмокивали.

Танька родила дочь Настю на полгода позже меня. От кого, никто не знал. Таньку этот вопрос совершенно не волновал. Ее девочка и все. Настюша была на нее безумно похожа. Родители Таньки надеялись, что рождение дочери как-то образумит их сумасшедшую дочь, успокоит что ли. Но на Таньке материнство никак не отразилось. Родители не стали дарить коляску и кроватку. Они подарили автомобильное сиденье. Очень смешное – розовое, в цветочках. Танька усаживала малышку в сиденье и моталась с ней по городу – в фитнес-клуб, в кафе, по магазинам.

Я в это время вообще перестала садиться за руль. Мне было страшно. До тошноты. Сиденье у меня тоже было – леопардовое, которое я честно пристегнула, но сына в нем не возила. Боялась. Я вообще тогда доверяла только коляске. Даже до поликлиники доехать не могла, потому что все время оглядывалась назад, на сына.

Наверное, то, что случилось, было закономерным. Танька неслась по кольцевой с сумасшедшей скоростью. Не заметила стоящую на обочине фуру, обгоняя кого-то, и влетела в нее. Каким-то чудом она осталась тогда жива. Покалеченная, но живая. На Настюше, которая сидела сзади, не было ни одной царапины - маленькая девочка, сидевшая в детском кресле, плакала от страха, а не от боли. Сломанная нога Таньки срасталась хорошо. Рука, кисть, в которую врачи вставили шурупы, заживала медленнее. Роскошные волосы Таньки пришлось отстричь надо лбом, где наложили несколько швов. Танька выкрасила оставшийся ежик зеленкой и продолжала хохотать. Одной рукой она варила Настюше кашу, меняла ей памперсы, проворно скакала по квартире на одной ноге и уговаривала родителей купить ей новую машину. Родители Таньки были люди состоятельные, безумно любившие дочь, и никогда ни в чем ей не отказывавшие. В день, когда Таньке сняли гипс, родители подарили ей новенькую машину. Новое автомобильное кресло для Настюши было уже пристегнуто к заднему сиденью.

На самом деле версию про стоящую без габаритных огней и потому незаметную фуру, Танька придумала для родителей. Фура действительно была, но был еще и алкоголь в крови.

Некоторое время Танька ездила аккуратно. У нее случился новый роман, и она была вся там, в новой любви. На свидания она ездила с Настюшей, что считала совершенно нормальным и естественным. Но, видимо, ее молодой человек так не считал. Он Таньку бросил, объяснив, что не готов нести ответственность за ребенка. Чужого и совершенно ему не нужного. Вот, если бы она была одна, тогда да.

Танька мчалась домой. Она была трезвая, как стеклышко – экспертиза это подтвердила. Наверное, ей было плохо и больно. Наверное, она плакала. Она вылетела на встречную полосу. Чтобы достать ее тело, спасателям пришлось разрезать машину пополам. Все, кто был в тот момент рядом с разбитой машиной – свидетели, врачи, спасатели, чуть не сошли с ума. В искореженной машине плакал ребенок. Надрывался от крика. То, что женщина за рулем была мертва, стало понятно сразу. Все, кто мог и умел, даже те, кто не верил  в Бога, молились, чтобы ребенок был цел. Ведь если плачет, значит, жив. И это уже можно было считать чудом.

Родители Таньки так и не простили себе того, что подарили ей новую машину. Они винили себя в ее смерти. С Настюшей все было хорошо. Автомобильное кресло, искореженное, расплющенное, в очередной раз спасло ей жизнь.

Через месяц после похорон Таньки, на пороге квартиры ее родителей появился приятный молодой человек. Он сказал, что именно он – отец Настюши.

Настюша и сейчас живет с папой, который так и не женился и живет ради дочери. Родители Таньки тоже живы и в годовщину смерти дочери пересматривают ее фотографии. На них Танька всегда рядом с машиной.

А я до сих пор боюсь возить детей. У меня родилась дочь, и я пристегнула к сиденью детское кресло. За все время я возила девочку раза два или три. Оба раза чуть не умерла от страха. Если бы у меня было пять ремней безопасности и три кресла, я бы привязала и пристегнула детей всем сразу. Дома я могу их защитить своими руками, в машине у меня рук для них нет. А другой защиты еще не придумано.